ВАЛЕРИЙ ГЕРГИЕВ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ | Петербургский театральный журнал (Официальный сайт)
ВАЛЕРИЙ ГЕРГИЕВ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
В нулевом номере нашего журнала за 1992 год опубликовано интервью с Валерием Гергиевым. Его работа в Мариинском только разворачивалась — к тому времени он возглавлял театр четвертый сезон. По поводу интервью еще можно было договориться оперативно, не за месяцы, как сейчас (договорившись, просидеть до глубокой ночи в приемной в те дни, когда дирижер в Питере и руководит театром не «пролетая над Парижем», да так и не дождаться). Ничего не остается, как полагаться на свой опыт наблюдений — все те же двадцать лет. Так даже интересней: сравнить показатели, прокомментировать те давние планы, выяснить, что исполнилось…
Сетовал он тогда, например, на большое количество ветхих спектаклей: «Строго говоря, 70% репертуара надо снимать. Но сразу этого сделать нельзя, наша задача — в течение трех-четырех лет вытеснить новыми постановками дежурный загрязненный репертуар». Вытеснили — за двадцать лет театр набрал такие постановочные темпы, доводя количество премьер до 8-10-12, что не просто старое заменил на новое, но и новое на еще более новое, да не по одному разу. И «Аида» уже за эти годы — третья по счету (сейчас в концертном зале — Мариинке-3 идет интереснейший спектакль Даниэле Финци Паски). И «Волшебная флейта» третья — ныне прелестный игровой спектакль Алана Маратра в той же Мариинке-3. Список можно длить и длить: «Свадьба Фигаро», «Отелло», «Травиата», «Тоска»… Иногда новые сценические версии появлялись с такой периодичностью, что эта даже не постановочная, а перестановочная деятельность получила название «работа над ошибками». Не понравился спектакль — попробуем еще раз и еще. Самый показательный в этом смысле пример — «Борис Годунов». В 1992 году еще не успели отгреметь аплодисменты опусу А. Тарковского, перенесенному из Ковент-Гардена, а на смену уже шла лаконичная версия — первая редакция в трактовке А. Адабашьяна. Потом полуфантастический по облику вариант Г. Цыпина и В. Крамера — и снова возврат к А. Тарковскому. Сейчас премьерные показы постановки Г. Вика — опять на основе первоначального варианта Мусоргского.
С одной стороны, вроде бы метания, с другой — оперативный отклик на веяния времени… И так во всем. Что-то сходит со сцены быстро, поражая краткостью явления. К чему-то театр возвращается и держит в репертуаре долгие годы. Так закрепилась «Хованщина» Мусоргского: спектакль, поставленный Л. Баратовым в 1953 году, претерпел не одно возобновление, но Мариинка и по сей день верна ему. Он уже сам по себе раритет (шестидесятый год в афише). При этом имеет неизменный зрительский успех, как у соотечественников, так и у зарубежной публики. Надо сказать, заслуженный успех — по качеству оркестрового исполнения, по выдающимся актерским работам.
В. Гергиев. 2000-е.
Фото В. Барановского
Двадцать лет назад Гергиев говорил: «Приближается час Римского-Корсакова». И поставил — возобновил (в разных случаях по-разному) «Псковитянку», «Садко», «Снегурочку», «Сказку о царе Салтане», «Петушка», «Кащея», «Моцарта и Сальери», «Ночь перед Рождеством»… В том же интервью осторожничал: «Не исключена и такая сложная опера, как „Сказание о невидимом граде Китеже“». И теперь, кто видел — помнят, как после ряда неудач был создан один из лучших спектаклей театра в постановке Д. Чернякова.
В 1992-м, может, и мечтал Гергиев о вагнеровском репертауре, но упоминал только «Лоэнгрина», а через десять лет уже шла работа над «Кольцом нибелунга» (Мариинский — единственный театр в мире, который держит всю тетралогию в репертуаре, исполняя силами собственной труппы). И прошли премьеры «Тристана», «Летучего голландца» (две версии), «Парсифаля»…
Есть и другие примеры уникальности (или феноменальности — как хотите) происходящего: где в мире вы найдете театр, в котором одно и то же произведение идет в двух сценических версиях? Пожелав пойти на «Пиковую даму», надо выяснить, чей спектакль выпустят на сцену в выбранный вечер — Ю. Темирканова или А. Галибина. Я не знаю, есть ли аналоги…
И это Гергиев, который так понимает театр. Как живое дело, которое здесь и сейчас. Вроде бы двадцать лет назад он призван был заниматься планомерным строительством — репертуара, труппы, определенной эстетики. И казалось, что план невозможно реализовать в силу его амбициозности или вообще плана никакого нет — то одно, то другое по нескольку раз. А теперь понятно: репертуар громадный. В нем основные произведения русской и мировой классики. В последние годы появилось много музыки ХХ века. За двадцать лет сыгран весь Прокофьев (две версии «Войны и мира», три «Игрока», два варианта «Любви к трем апельсинам», выдающийся спектакль «Семен Котко», с 1991 года на сцене «Огненный ангел»). К лучшим работам относятся «Нос» и «Катерина Измайлова» (исполняется и первая редакция — «Леди Макбет Мценского уезда») Шостаковича. Вошли в репертуар Яначек, Бриттен, Барток. Сыграли и наших соотечественников — Н. Каретникова, А. Смелкова.
Сменилось не одно поколение исполнителей. Поставщиком кадров для труппы стала Академия молодых певцов. Артисты разных поколений — это звезды мировой оперной сцены… Им сложно жить и работать в Мариинском театре. У них бешеные нагрузки, сумасшедшие. И у них огромный певческий репертуар, может, как ни у кого: сегодня Вагнер, завтра Оффенбах и Моцарт, Чайковский и Глинка, Верди и Пуччини, Р. Штраус и Берлиоз.
В. Гергиев. 2000-е.
Фото А. Шапунова
И у всей труппы бесконечные гастроли. В 1992-м Гергиев с гордостью объявлял: «Впервые гастроли в Финляндии, Германии, Израиле, Испании, снова в Италии и, наконец, впервые в истории мариинской оперы выступления в Метрополитен-опера в США, совместно с мариинским балетом». Как давно это было! И какой ценностью, каким достижением казалось. Сейчас это норма, повседневность: и география гастролей расширилась так, что на перечисление стран и континентов места не хватит, и ничто уже не новость — ездить по всему миру, проводить там собственные фестивали, выступать на лучших площадках, участвовать в копродукции на равных.
За эти годы Гергиева тысячи раз спрашивали о предпочтениях — композиторских, режиссерских, художнических. Его обвиняли во всеядности, в отсутствии собственных устоявшихся позиций, в том, что неразборчив или просто не понимает, что такое театр со своим лицом. Хотелось определенности и стабильности. Выяснилось, что это не про него. Про него и, естественно, театр скорее так: подвижность, мобильность, разнонаправленность интересов и эстетических пристрастий. Про него еще так: постмодернизм как свойство сознания, тип мышления (он в смешении эпох и стилей, использовании театральной архаики и новейших технологий, чередовании в одной афише спектаклей-раритетов с самыми немыслимыми экспериментами, владение не на словах ценностями мировой художественной культуры — для игры, цитат, свободы приятия, использования, совмещения несовместимого и т. д.).
Выдающиеся исполнительские работы у него легко чередуются со средними (хотя ниже своей, точно устоявшейся и достаточно высокой, планки опускаться никто себе не позволяет). Замечательные спектакли — с неудачными или проходными. Главное — вперед и без остановки — к музыке новой, еще не освоенной или, наоборот, уже звучавшей, но осмысленной как впервые, к именам постановщиков, с которыми получалось и не получалось, крупным и не очень — вдруг получится? Рисковать — пожалуйста: пять премьер подряд дать самому молодому нашему режиссеру В. Бархатову мог только Гергиев.
Гергиев — это противоречивость, хаотичность, безмерная работоспособность. Умение мыслить масштабно — в подходе к любой партитуре или любой проблеме жизни театра и страны. Все в нем вперемешку — дирижер, менеджер, строитель, общественный деятель. И не надо думать, что все ему дается легко, все у него получается и купается он в славе и благополучии. Слава — внешняя сторона жизни. А если его внутренняя жизнь — музыка, которая звучит в его оркестре, то эта внутренняя жизнь глубока и содержательна вне зависимости от того, сколько времени потрачено на репетиции.
Он вовремя получил театр — в 35 лет. И рос вместе с ним, насыщая его своей энергией и получая энергию двухсотлетнего театрального организма. Время выбрало его, чтобы эти энергии соединились. Выбор свершился на небесах, а не в партийных органах или других начальственных структурах, хотя и в них тоже. Вот только имена начальников уже сейчас мало кто помнит, они просто среди тех, кто жил в эпоху Гергиева (это если вспомнить старый анекдот про мелкого политического деятеля эпохи Пугачевой).
Двадцать лет назад свое интервью для «ПТЖ» Гергиев начал словами: «Звезда — это художественная личность, способная светить, греть, служа чему-то значительному, исключительному, захватывая воображение людей. Но есть не просто звезды, а „мега-стар“ — звезды на всю вселенную. Я отношу к таким Евгения Мравинского, хотя внешне он совсем не походил на звезду, или Пласидо Доминго»…
Теперь в этот ряд ставят и вас, Валерий Абисалович.
В именном указателе:
"
